Жар Холодного ручья - Страница 4

Урсула Палмер не сообщила ей новость, сказав, что внук пропустил последние рождественские праздники. Она и без нее это знала. Взглядом ища Барта во время церковной службы в толпе, Дебора вдруг отчетливо поняла, что ей его не хватает. Глупо, если учесть, как во время предыдущих невольных встреч тот ограничивался простым кивком или с ледяной вежливостью произносил: «Здравствуй, Дебора».

— Неприятный он субъект или нет, — отрезал отец, — тебе придется иметь с ним дело, если хочешь построить торгово-культурный комплекс.

— Посмотрим, папа, — ответила она как можно непринужденней. — Поживем — увидим.

— Будь осмотрительней, девочка. Меньше всего мне хотелось бы еще раз увидеть нашу фамилию в разделе скандальных новостей.

2

Барт поднял с пола свежий номер «Честер ньюс» и толчком ноги захлопнул за собой входную дверь. Сорвав обертку с почтовыми штемпелями, бросил свернутую трубочкой газету на свое любимое кресло в гостиной, намереваясь позже пролистать ее. В кухне он выбросил скомканную обертку в мусорное ведро и тут же протянул руку к бутылке виски, стоявшей на безукоризненно чистом столе. Сейчас ему было просто необходимо хоть чуть взбодриться. Отвернув пробку, Барт плеснул в стакан солидную порцию.

Ну и денек! Что за жизнь! Никакого просвета!

Ослабив рывком голубой шелковый галстук, он достал из холодильника лед, бросил в стакан тройку кубиков и, резко запрокинув голову, сделал несколько изрядных глотков.

Странно. Ему всегда казалось, что профессия юриста способна сделать человека счастливым. Она сулит достаток, уважение общества и успех у женщин.

Конечно, деньги у него водятся. Работа в солидной бостонской фирме отлично оплачивается. Иначе разве смог бы он позволить себе эту шикарную квартиру, откуда открывается великолепный вид на город? Или внушительный черный «мерседес», стоящий сейчас на одном из двух зарезервированных за ним мест в подземном гараже?..

Барт еще раз хлебнул волшебный напиток, позволяющий на время забыть о проблемах, и тут же помрачнел от сознания необходимости прибегать к подобного рода средству. В последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что больше не испытывает былого удовольствия от своей работы. Его угнетала рутинность.

Хотя, если быть до конца честным, ему грех жаловаться: отличная должность и все прочее, включая успех у женщин, которым Барт Палмер неизменно пользовался. В Бостоне нашлось немало молодых, вполне обеспеченных женщин, ценящих в мужчинах умение жить широко: ездить на великолепных автомобилях, носить дорогие костюмы и водить их в престижные, шикарные рестораны.

Барт сменил бесчисленное количество подружек — девиц из так называемого общества, сослуживиц, упорно стремящихся сделать себе карьеру на юридическом поприще, не говоря уж об особах, беззастенчиво интересующихся лишь обогащением за счет мужского кармана. И пусть не покажется странным, но именно последней категории Палмер отдавал предпочтение, ибо прекрасно осознавал, что заставляет их идти на заведомо неперспективную в смысле брака связь: нищета, вернее, стойкое к ней отвращение.

Барту было прекрасно известно, что такое бедность, из которой не всем дано вырваться. Он сумел. Вот только жаль, что выбор профессии не принес ему столь желанного удовлетворения.

Пока не принес, подумал он, вновь поднося стакан к губам. Все совсем не плохо! Хватит киснуть! Лучше вспомни, как жил раньше в Честере, вместе с вечно ворчащей, едва сводящей концы с концами старухой на утлой ферме, вспомни, как в школе все считали тебя чужаком. А хуже всего, что та, единственная, кого ты безумно хотел, смотрела на тебя сверху вниз.

Деби Фарроу…

Барт скривил губы, злясь на себя, так как до сих пор думал о ней чаще, чем следовало бы. Какой же несносной, избалованной и высокомерной особой она была!

Но дьявольски красивой. О таких юноши вроде него могли только мечтать. Естественно, блондинка. С волосами до талии, с длинными стройными ногами и идеальной по форме грудью, волнующе покачивающейся под блузкой.

А как она умела ходить! Нечто среднее между вызывающей походкой распутной девки и непринужденностью знающей себе цену аристократки. Голова всегда гордо вздернута, точеные плечи расправлены, спина прямая, а бедра соблазнительно колышутся при каждом движении.

В школе не было парня — а в городке мужчины, — не остановившегося бы в остолбенении, наблюдая за проходящей мимо Деби.

Кроме меня, грустно улыбнувшись, сам себе признался мысленно Барт. Нет, Барт тоже наблюдал за ней. Но незаметно. Украдкой. Он никогда не пялился на нее, разинув рот, чтобы не доставить этой дряни такого удовольствия.

А уж дрянь она была первостатейная. По отношению к нему. И только к нему. С другими парнями олицетворяла саму любезность. Всегда вежливая, она одаривала их ослепительной улыбкой и сиянием бездонных голубых глаз, опушенных невероятно длинными и густыми ресницами.

Ему же, с того самого дня, когда он впервые появился в школе, доставались лишь жалостливые взгляды, от которых становилось не по себе. Позже, повзрослев, стал стесняться своей одежды, купленной на вырост, поскольку замечал с ее стороны плохо скрываемое сочувствие. Барт буквально ощетинился, когда однажды, отозвав его в сторону, она тихо, но твердо сказала: «Не знаю, как там у вас в другой школе принято, но здесь мы привыкли после физкультуры пользоваться дезодорантом…» Навсегда запомнил и откровенную выволочку: «Разве мать тебя не учила, что в упор смотреть на девушек неприлично?»